Новые жанрыПараллельно Астафьев создает циклы малых полухудожественных жанров, объединенных темой благодарной памяти (жизни, людям, помогшим духовно укрепиться автору и герою, "малой родине"), и просветленного, но не изжитого страдания: повесть-притча "Ода русскому огороду" (1972), лирические миниатюры и короткие рассказы-воспоминания "Затеси" (1-e отд. изд. - М., 1972; печатаются с 1960-х до настоящего времени, "Континент", 1993, № 75, "Новый мир", 1999, № 5, 2000, № 2 - о Николае Рубцове), пов. "Зрячий посох" (1981; вторично присуждена Государственная премия СССР, 1991), в основе которой письма к Астафьеву его друга, критика А. Н. Макарова.
"Печальный детектив"
Начиная с 1980-х гг. меняются акценты в осмыслении Астафьевым современной русской жизни и русского характера, жестче и непримереннее становится память (последние главы "Последнего поклона" с картинами быта спецпереселенцев, коллективизации). В романе "Печальный детектив" (1986), вызвавшем острую дискуссию, распад, деградация, повсеместное торжество зла утверждаются как доминирующие черты современного советского общества, а в русском национальном характере, хотя и остаются "необъяснимая русская жалость", "жажда сострадания", стремление к добру, преобладают "безалаберность", попустительствующая злу, "покорность", нравственная пассивность (цит. по кн.: "Улыбка волчицы", М., 1990, с. 213, 169). Тщательная фиксация героем, бывшим оперуполномоченным, примеров патологической преступности, экстремальных нарушений человеческих законов, морали призвана показать хаос, социальную энтропию современной жизни (налицо переоценка ценностей: маргинальное становится центральным, запрет - нормой), однако написанная в стиле жизнеподобия, "террористического реализма" (по определению одного из критиков) жизнь люмпенов, бандитов, отбросов общества не переплавилась в объемную худож. картину. Полюс добра (в образе милицейского работника, искалеченного в борьбе с преступниками) оказался невыразительным, стертым, недоразвившимся типом современного Дон Кихота.
Природа зла
В русле тех же тенденций (по материалу и составу идей) - один из лучших рассказов "Людочка" (1989): смерть того, кто изнасиловал безропотную (и повесившуюся после этого) Людочку, - в кипящей трубе-канаве городского отстойника, сам этот отстойник, среда обитания и привычный пейзаж городской окраины, предстают символом разложения, всеобщего одичания и агонии: рассказ прочитывается как современная антиутопия (по самой природе жанра не сводимого к сгущенному описательному натурализму); только боль автора и острота неприятия зла как бы восстанавливают нарушенную норму и снимают вопрос о его тотальном торжестве. Разрастание зла в художественном мире Астафьева во многом объясняется этической позицией писателя, не признающего метафизическую природу зла, он не перестает удивляться каждому злому поступку и низкому движению души. Астафьев - редкий в 20 веке художник, избежавший прививки "диалектики добра и зла" и отказавшийся принять его неизбежность.
"Прокляты и убиты". Военный антиэпос
В романе "Прокляты и убиты" (кн.1-2, 1992-94, не окончен; в марте 2000 Астафьев сказал о прекращении работы над романом) писатель возвращается к теме испытания человека на войне. Плотское, телесное переживание жизни - отличительное свойство реалистической поэтики Астафьева - определяет характер такого испытания: голодом, холодом, непомерным трудом, физической усталостью, болью (см., напр., главу "Темная-темная ночь" из "Последнего поклона"), и, наконец, страхом смерти; способность достойно их перенести служит знаком нравственной стойкости и внутренней состоятельности героя. В романе "Прокляты и убиты", как и в повести "Так хочется жить" (1995), телесная природа становится только низом, вместилищем животных инстинктов, утробой, дискредитацией "идеального" в человеке, и одновременно - средством обличения антигуманного и безбожного коммунистического режима, поставившего человека в унизительные, нечеловеческие условия (сверхнатуралистическое описание быта запасного стрелкового полка в кн.I; страшные подробности форсирования Великой реки - Днепра в кн.2).
В этом романе писатель переписал и переосмыслил многие страницы своей внутренней биографии, впервые в постсоветской литературе создал образ десакрализованной народной войны 1941-45. Роман развел по разные стороны почитателей Астафьева - см. например, ст. И. Дедкова "Объявление вины и назначение казни" ("Дружба народов", 1993, № 10).
Этическая и эмоциональная доминанта романа двойственна: с одной стороны, оплакивает героев, переживших невыносимое и оставшихся людьми, с другой, их поступки страдания - как участников бессмысленной бойни, лишенной признаков и пафоса войны Отечественной, священной, как бы обесцениваются, остаются этически неоправданными. Ниспровергая идеологические клише, Астафьев устраняет не только героические, но и всякие внеличные высшие мотивации поступков своих героев. Двоится и образ самой войны: она ужасна сама по себе, но в неменьшей степени - как именно эта война, обобщенный результат действий бездарных генштабистов, тыловиков, ради собственных наград обрекающих на гибель миллионы людей.
Роман "Прокляты и убиты" вместе с повестью "Так хочется жить", "Веселый солдат" (1998) - своего рода антиэпос военных и послевоенных лет. Темы правдоискательства, добра и любви, "горького" праздника жизни становятся сопутствующими или переключаются в публицистический план. Тоска по справедливости и лучшей жизни заставляют писателя с гневом и яростью обличать бездарных генштабистов, тыловиков, мелких и средних начальников, преступно безучастных или коверкающих судьбы простых людей. С какой-то самоистязательной пристальностью запечатлевает Астафьев xaoc, рвачество, волчьи законы, убогое прозябание, унаследованные современностью: "И все злей, все неистовей, все вороватей делаются российские люди" ("Так хочется жить" // "Знамя", 1995, № 4, с, 109). В публицистике 1990-х годов социально-нравственное состояние общества также рисуется в апокалиптических тонах как проявление общей деградации.
Согласно завещанию был похоронен в родном селе Овсянка.
