ЗОЩЕНКО Михаил Михайлович [28 июля (10 августа) 1894, Петербург (по др.сведениям - 1895, Полтава) - 22 июля 1958, Ленинград], русский писатель, сатирик, драматург.Ранние годы
Родился в небогатой интеллигентной семье (отец - художник-передвижник, мать - писательница; обремененная семьей, где было восемь детей, она иногда печатала свои рассказы в газете "Копейка"). В 1894 в 20 лет, прервав учебу в университете, Зощенко ушел на фронт, где был командиром взвода, прапорщиком, командиром батальона. За личную храбрость был награжден пятью орденами, среди которых был редчайший - солдатский Георгиевский крест. Тогда же был ранен, отравлен газами, получил порок сердца и депрессию, обострявшуюся во время крутых переломов его судьбы. После Февральской революции, при Временном правительстве, работал начальником почт и телеграфа, комендантом Главного почтамта в Петрограде, секретарем полкового суда в Архангельске. После Октябрьской революции служил пограничником в Стрельне и Кронштадте, потом добровольцем ушел в Красную армию, где был командиром пулеметной команды и адъютантом под Нарвой и Ямбургом. В 1919 был демобилизован, начал писать. Первые опыты -литературно-критические статьи (книга "На переломе", не завершена). В 1921 в "Петербургском альманахе" опубликовал свой первый рассказ. Демобилизовавшись, попробовал себя во множестве профессий и никогда об этом не жалел: внутренний опыт военных и первых послереволюционных лет лег в основание его художественного видения.
Литературное окружение
Желание стать профессиональным писателем привело Зощенко (1921) в группу "Серапионовы братья" (Л. Лунц, Вс. Иванов, В. Каверин, К. Федин, Мих. Слонимский, Е. Полонская, Ник. Тихонов, Ник. Никитин, В. Познер). "Серапионовы братья" чуждались демагогии и суесловной декларативности, пытались сделать искусство независимым от политики, в изображении реальности намеренно шли от фактов жизни, а не от лозунгов. Их позицией была осознанная независимость, которую они противопоставляли рано сформировавшейся идеологической конъюнктурности в советской литературе. Критики, опасливо относясь к "серапионам", считали тем не менее, что Зощенко является "наиболее сильной" фигурой среди них.
Творческая установка
Самосознание Зощенко складывалось в социокультурном контексте русского жизнетворчества. Революция усилила в нем идею непосредственного участия в преобразовании жизни. Порвав со своим классом еще до революции, как он заявлял неоднократно, Зощенко воспринял ее как "гибель старого мира", "рождение новой жизни, новых людей, страны". Его мировоззрение располагалось в русле "интеллигентски-народнической" (А. Воронский) тенденции 1920-х годов. "Я всегда, - писал он Горькому в 1930, - садясь за письменный стол, ощущал какую-то вину, какую-то, если так можно сказать, литературную вину. Я вспоминаю прежнюю литературу. Наши поэты писали о цветках и птичках, а наряду с этим ходили дикие, неграмотные и даже страшные люди. И тут что-то страшно запущено. И все это заставляло меня заново перекраивать работу и пренебречь почтенным и удобным положением" (Литературное наследство, Т.70, М., 1963, с. 162).
Так родилась проза Зощенко, которую пародисты называли литературой "для небогатых" ("Литературный Ленинград", 1935, 1 января, с.4).
Прежняя литература была писателем отринута как вялая и пассивная. Он боялся "дворянской реставрации" в литературе, А. Блока считал "рыцарем печального образа" и надежды возлагал на литературу с героическим пафосом, моделируя ее по Горькому и Маяковскому (книга "На переломе").
В ранних рассказах Зощенко ("Любовь", "Война", "Рыбья самка" и др.) была ощутима школа Чехова, вскоре, однако, отринутая: большая форма чеховского рассказа казалась Зощенко не соответствующей потребностям нового читателя. Он избрал краткую форму в 100-150 строк, которая надолго стала канонической формой его сатирических рассказов. Он хотел писать языком, где был бы воспроизведен "синтаксис улицы... народа" (Перед восходом солнца. "Октябрь", № 6-7, с. 96). Себя он считал человеком, временно замещающим "пролетарского писателя".
Зощенко-сатирик
Первой победой были "Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова" (1921-1922). О верноподанности героя, "маленького человека", побывавшего на германской войне, было рассказано иронически, но беззлобно; писателя, кажется, скорее смешит, чем огорчает, и смиренность Синебрюхова, который "понимает, конечно, свое звание и пост", и его "хвастовство", и то, что выходит ему время от времени "перетык и прискорбный случай". Дело происходит после Февральской революции, рабье в Синебрюхове еще кажется оправданным, но оно уже выступает как тревожный симптом: произошла революция, но психика людей остается прежней. Повествование окрашено словом героя - косноязычного человека, простака, попадающего в различные курьезные ситуации. Слово автора свернуто. Центр художественного видения перемещен в сознание рассказчика. В контексте главной художественной проблемы времени, когда все писатели решали вопрос "Как выйти победителем из постоянной, изнурительной борьбы художника с истолкователем" (К. Федин), Зощенко был победителем: соотношение изображения и смысла в его сатирических рассказах было на редкость гармонично. Основной стихией повествования стал языковой комизм, формой авторской оценки - ирония, жанром - комический сказ. Эта художественная структура стала канонической для сатирических рассказов Зощенко.
Поразивший Зощенко разрыв между масштабом революционных событий и консерватизмом человеческой психики сделал писателя особенно внимательным к той сфере жизни, где, как он считал, деформируются высокие идеи и эпохальные события. Наделавшая много шума фраза писателя "А мы потихонечку, а мы полегонечку, а мы вровень с русской действительностью" вырастала из ощущения тревожного разрыва между "стремительностью фантазии" и "русской действительностью". Не подвергая сомнению революцию как идею, Зощенко считал, однако, что, проходя сквозь "русскую действительность", идея встречает на своем пути деформирующие ее препятствия, коренящиеся в вековечной психологии вчерашнего раба. Он создал особый - и новый - тип героя, где невежество было сплавлено с готовностью к мимикрии, природная хватка - с агрессивностью, а за новой фразеологией были скрыты прежние инстинкты и навыки. Моделью могут служить такие рассказы, как "Жертва революции", "Гримаса нэпа", "Тормоз Вестингауза", "Аристократка". Герои пассивны, пока не понимают, "что к чему и кого бить не показано", но когда "показано" - они не останавливаются ни перед чем, и их разрушительный потенциал неистощим: они издеваются над родной матерью, ссора из-за ершика перерастает в "цельный бой" ("Нервные люди"), а погоня за ни в чем не повинным человеком превращается в злобное преследование ("Страшная ночь"). Новый тип стал открытием Зшщенко. Его часто сравнивали с "маленьким человеком" Гоголя, Достоевского, позже - с героем Чарли Чаплина. Но зощенковский тип - чем дальше, тем больше - отклонялся от всех образцов. Языковой комизм, который стал отпечатком абсурдности сознания его героя, стал формой и его саморазоблачения. Он сам себя маленьким человеком уже не считает. "Мало ли делов на свете у среднего человека!" - восклицает герой рассказа "Чудный отдых". Горделивое отношение к "делу" - от демагогии эпохи; но Зощенко ее пародирует: "Сами понимаете: то маленько выпьешь, то гости припрутся, то ножку к дивану приклеить надо... Жена тоже вот иной раз начнет претензии выражать". Так в литературе 1920-х сатира Зощенко образовала особый, "отрицательный мир", как он говорил, - с тем, чтобы он был "осмеян и оттолкнул бы от себя".
