Это странное ощущение — тоски, сплина пополам с горьким счастьем — в самом деле сближает романы Памука с творчеством русских писателей.
Создание книги Памук сравнивает с плаванием корабля — вначале «капитан»-писатель создает карту путешествия, намечает порты, куда зайдет корабль, грузы, которые он возьмет на борт. Иногда судно попадает в жестокий шторм, сбивающий с намеченного пути, но, возможно, новый путь будет лучше и стоит подчиниться воле стихии. Бывает, что плавание замирает — штиль! — и капитан делает все возможное, чтобы вновь напрячь паруса. И так — глава за главой... Каждую главу своей книги Памук пишет гладко, красиво, образно, с восхищением. Виртуозно оркестрованное повествование, то отвлекаясь в сторону и через несколько глав как бы спохватываясь, то делая ложные ходы и тут же посмеиваясь над собой, дрейфуя из второй части в первую и наоборот, эпизод за эпизодом набирает широту и силу...
Вот что говорит писатель по поводу тайн своего мастерства: «Еще в юности я обнаружил, что могу придумать историю, роман, лишь глядя на некоторый набор вещей, самых обыкновенных предметов. Русский литературовед Виктор Шкловский по этому поводу писал, что сюжетной считается линия, которая объединяет все вопросы и темы, затронутые в романе. И если мы, выбрав наугад несколько предметов и положив их перед собой, пытаемся соединить их одной историей, — значит, роман уже начат».
И дальше Орхан Памук говорит нечто важное и краеугольное для своего творчества. «Самое главное для меня — испытывать нежность по отношению к характеру, о котором я пишу. Это основное условие для того, чтобы стать писателем, — относиться к своему персонажу с добротой и любовью. Иначе не стоит и браться! Задача писателя заключается в том, чтобы поставить себя на место другого. И, в конце концов — по крайней мере, я могу сказать это о себе, — человек начинает чувствовать себя похожим на своего персонажа».
Если говорить о других источниках вдохновения, их следует искать в живописи. «Я очень люблю натюрморты голландских художников в стиле vanitas, символика которых — черепа, часы, тающие свечи, — признается писатель. — Своей художественной формой они напоминают о скоротечности жизни. Нравятся картины французского художника XVIII века Жана Батиста Симеона, натюрморты Сезанна, полотна Бальтюса, Марселя Дюшана и Джозефа Корнелла, которым удалось выявить скрытую поэзию предметов».
Еще одна его страсть — рисование картин. Собственно, в юности он мечтал стать художником. Не так давно, будучи в Америке, он решил вспомнить старое занятие: купил бумагу, кисти, краски и с головой погрузился в работу, отдыхая от литературных трудов. «Я убежден, что между живописью и прозой существует тесная связь. Когда я рисую, то испытываю счастье, но писательское творчество все равно имеет для меня первостепенное значение», — утверждает он.
Похоже, Орхан ни за что не согласился бы с тем распространенным мнением, что как только общество окончательно модернизируется и избавится от предрассудков, не будет больше красивых историй. «Я пишу о любви, — вот вердикт литератора, который он выносит себе сам. — Последнюю тысячу лет люди только и говорят, что красивые истории о любви умирают, но каждое новое поколение создает свои собственные. Или еще — что, мол, когда человек стареет, он теряет способность любить. Это, безусловно, не так. Я знаю это наверняка, несмотря на то, что счастливым меня делает очень немного вещей в мире. Мое счастье — это моя дочь. Счастье — написать хорошую страницу. И только. Даже дочь знает: мои депрессия и плохое настроение означают лишь одно — сегодня страница не удалась».
